Команда Ганнибала - 4 этап

[hannigames]

Название: Страдания всегда со мной
Автор:  Team Hannibal
Фандом: Hannibal NBC
Жанр: ангст
Пейринг: Ганнибал/Уилл
Рейтинг: R
Размер: ~2500
Саммари: если заглянуть в учебники или, к примеру, в какие-нибудь брошюры медицинских центров, там написано, что психиатры призваны помогать своим пациентам излечиться от всего, что их беспокоит. Психиатр становится лучшим другом без элемента дружбы – ты можешь плакать, кричать или называть своего соседа конченным уродом, если тебе станет от этого лучше, и психиатр не скажет тебе, что ты страшно ему надоел. Это опасная профессия, ловящая на удочку сочувствия одиноких и потерянных людей. Уилл такой наверняка не один, и лишь в стремлении узнать, пойман ли он уже на крючок, или ему все кажется, он глотает четыре таблетки разом, съежившись от холода в ледяной, облицованной белым кафелем ванной.
Заявка: № 4.3 Уилл, который сидит на каких-то таблетках/наркотиках, чтобы заглушить свой дар/усилить его.
Предупреждения: употребление сильдействующих наркотиков

Несвоевременное знакомство с наркотиками у Уилла могло бы никогда не состояться, если бы его родители решили не заводить детей или, в крайнем случае, не стали бы отдавать его в школу, ограничившись домашним обучением. После первого же учебного дня в старшей школе, по досадной случайности выпавшего на пятницу, Уилл оказался в огромной компании ни на шутку разошедшихся подростков, изо всех сил выпендривавшихся друг перед другом. Первый затяг травки он сделал именно на этой спонтанной вечеринке бог знает в чьем доме, когда нем повисла пьяная одноклассница и приложила к его губам плохо скрученную сигарету. Дружба с марихуаной закончилась весьма плачевно, что дало его одноклассникам пищу для оскорблений на весь первый семестр, пока очкастая Мэри не сверзилась с лестницы и невольно не отвлекла все внимание на себя.

Школьный позор надолго отвадил его от помыслов, простиравшихся в сторону любых наркотиков. Будучи смышленым молодым человеком, Уилл ясно понимал как и последствия от приема, так и краткосрочные преимущества, однако не слишком радужный пример его сверстников надолго его отвадил от подобного способа решения проблем.

Доктор Лектер, точно как и Алана, считает его эмпатические способности отклонением от нормы. Они никогда не говорили на эту тему, но Уилл ясно может себе представить, как шевелятся тонкие губы доктора, когда он произносит безобидное слово «отклонение». По сути своей оно означает, что ровная дорога его психики из-за криворуких рабочих или плохих погодных условий отклонилась в сторону на несколько градусов и потому теперь труднодоступна для обывателей. Сам Уилл не считает свои способности отклонением, он считает их своей личной бубонной чумой: от них нет спасения, кроме огня, и c собой они не приносят ничего хорошего.

С возрастом лучше становится только вино и антиквариат – да и тот скорее дороже, чем лучше, – и эмпатия, увы, не является ни тем, ни другим. С каждым годом она все сильнее отталкивает симпатичных ему людей, словно огромный телохранитель в похоронном костюме, и единственный выход из этого – маленькая крепость в Вульф Трап, наводненная собаками и запахами дикой природы. Работа на ФБР, пресловутое спасение людей, коим так любит тыкать ему в нос Кроуфорд, напоминая в эти моменты сектанта с горящими праведным гневом глазами, служит лишь катализатором, ускоряющим реакцию. Кроуфорду не объяснить – хотя Уилл и не очень рвется объяснять, – что каждое проникновение в голову очередного больного ублюдка очень похоже на удар молотка по кисти руки или коленной чашечке. Это больно и тоскливо до воя, а еще – страшно, потому что с переломом кисти он может приехать в больницу, а с эмпатией – разве что сразу в комнату с мягкими стенами.

Иногда, застывая перед зеркалом или ярко блестящей витриной магазина, Уилл задает себе целесообразный вопрос: как он до этого докатился? Как можно не любить и презирать что-то на протяжении достаточно долгого времени и броситься именно к этому, когда жить становится совершенно невыносимо? Ответ напрашивается сам собой: просто. Вон та девушка, которая, радостно помахивая сумочкой, идет вверх по улице, несомненно, лишена проблем с общением, восприятием, принятием самой себя и безобразно счастлива хотя бы в данный отрезок времени, пока ее ладная фигурка не скроется за поворотом. Уилл не может похвастаться таким единением с окружающими и своей же психикой, поэтому отгораживается от себя жертвенными мыслями, будто бы он иначе не справится и не сможет помогать людям, в глубине души отчаянно желая, чтобы все нуждающиеся в его помощи люди сдохли уже наконец и перестали жрать его живьем.

Норма приема – 4 таблетки за день, и Уилл неукоснительно ей следует. Ему хватает одной таблетки, если в Академии попадаются очень недалекие студенты, и двух, если после реконструкции замысла преступника у него начинают трястись руки и темнеет сознание.

Периодически ему кажется, будто доктор Лектер знает о горсти сильнодействующих опиатов у него в кармане, просверливая его своим взглядом насквозь и вытаскивая наружу то, на что Уилл предпочел бы не смотреть, чтобы не морщиться от омерзения. Во время, когда подростки его возраста пропадали где-то до самого утра, исследуя свое тело и сексуальность, он сидел дома в уютной компании учебников и книг, поэтому Уилл до сих пор не может о себе сказать что-то уверенно и громко, кроме того, что крайне нестабилен и аутичен. Таблетки открыли ему новый повод для их принятия: он второй раз в жизни испытывает свои личные чувства, которые никто из маньяков отнять не может, и, разумеется, они малопонятны и крайне деструктивны.

Если заглянуть в учебники или, к примеру, в какие-нибудь брошюры медицинских центров, там написано, что психиатры призваны помогать своим пациентам излечиться от всего, что их беспокоит. Психиатр становится лучшим другом без элемента дружбы – ты можешь плакать, кричать или называть своего соседа конченным уродом, если тебе станет от этого лучше, и психиатр не скажет тебе, что ты страшно ему надоел. Это опасная профессия, ловящая на удочку сочувствия одиноких и потерянных людей. Уилл такой наверняка не один, и лишь в стремлении узнать, пойман ли он уже на крючок, или ему все кажется, он глотает четыре таблетки разом, съежившись от холода в ледяной, облицованной белым кафелем ванной.

Фантомная боль чужого сумасшествия уничтожается опиатами подчистую. Несколько часов Уилл может разговаривать сам с собой и слышать себя без призмы грязных шепотков и чужих мыслей, и он плачет от этого открытия, от этого счастья, развалившись на мягком ковре, покрытом клочками собачьей шерсти. Он одновременно плачет и смеется, обнимает собак и рассказывает им о себе, бесконтрольно выливая в воздух тысячи маленьких откровений. Наверное, так себя чувствуют люди, сбросившие с себя ярмо непосильного брака и зашедшие к лучшему другу с бутылкой вина, ошалело улыбаясь и повторяя «я свободен, я свободен».

И Уилл тоже. Свободен.

Утром он звонит в Академию и отменяет свои занятия. У него кружится голова и ему трудно дышать, а на улице, куда он выбирается по стеночке ради свежего воздуха, его два раза выворачивает наизнанку. Смотря на стройные, покрытые пылью ряды висящих на кухонной стене кастрюль и сковородок, Уилл вспоминает о Ганнибале и искренне радуется, что их встреча только завтра: провоцировать его на врачебную заботу смерти подобно. И он трясется от холода, комкает одеяло и крепко закрывает глаза в одиночестве на своей постели, окруженный обеспокоенными собаками, с ужасной по своей природе нежностью вспоминая испытанное им счастье.

*

Сказав Кроуфорду о том, что жестокий убийца, которого он ищет – мать распростертой на полу маленькой девочки, Уилл вываливается на гудящий звуками проспект, на ватных ногах добредает до ближайшего зазора между домами, откуда воняет помойкой и чьим-то жилищем в коробке, и прячется в тени, съежившись на корточках и обхватив голову руками. Кровавые картины неспешно проплывают у него в сознании, отмечаясь своей божественной восхитительностью, приводящей еще соображающего Уилла в ужас: текущая по рукам еще теплая кровь, стеклянный взгляд девочки, еще неделю назад с потешной серьезностью поглощавшей пирожное с клубникой; Уилл корчится, вгрызаясь в кожу ногтями, стремясь закрыть глаза, рот, нос, уши – все, сквозь что может проникнуть это сладковатая тошнотворная волна. Вытаскивая из кармана пузырек с таблетками, он не замечает, какое количество высыпает себе на ладонь и глотает, захлебываясь тихим собачьим скулежом.

Через двадцать минут религиозная фанатичка как ртуть выливается из него наружу, уступая место нежному касанию туманного облака, похожего на покрашенные на компьютере снимки с Хаббла. Боль отступает на второй план и даже промокшая насквозь футболка не может омрачить его настроения.

Больше не больно.

Больше не страшно.

*

Пациенты к Ганнибалу не попадают с улицы. Его практика состоит из благополучных, нашедших свое место в мире людей, научившихся ценить свое и чужое время. В основном. Грегори с длинной фамилией, занося которую в список, можно лишний раз поупражняться в каллиграфии, опаздывает уже на десять минут, и все эти десять минут Ганнибал недвижимо сидит за столом, застыв над открытой книгой. Его раз-дра-жа-ют опаздывающие люди, и хотя раздражению не место в его эмоциях по отношению к пациенту, оно все-таки возникает и заставляет его пальцы нервно крутить лежащий на столе карандаш.

После двадцати минут вынужденного ожидания он вытаскивает из кармана мобильный. Поймав себя на недозволенной психиатру эмоции, он хочет попросить Беделию перенести сеанс с субботы на завтрашний четверг, но останавливается напротив имени Уилла Грэма и, бросив взгляд на рабочий ежедневник, нажимает кнопку вызова.

Ганнибалу нужно полное, бескомпромиссное единение. Ему нужно забраться под кожу, заполнить собой каждую клетку, разложить этот великолепный, прекрасный мозг перед собой и наслаждаться им как лучшим творением человеческой природы. Уилл не ценит его кулинарные таланты, слушает вполуха и сбегает, едва узнает, что в комнате между ними будет находиться не по делу еще как минимум два человека, и Ганнибал старается этого не замечать, потому что это временно и скоро закончится. Спустя несколько месяцев он наконец-то поймет все то, что уже сейчас предлагает ему Ганнибал, и прекратит отторгать это как донорское сердце, без которого он сгорит за пару недель. А пока Ганнибал просто хочет быть ближе к этому человеку, этому мозгу, этому мышлению, этой хрупкой смертельной опасности, исходящей от него почти осязаемыми волнами.

Уилл не берет трубку и по какому-то наитию Ганнибал разрешает автодозвон.

Сначала в трубке раздаются сдавленные хрипы, потом яростный собачий лай и лишь после этой какофонии Уилл несвязно, истерически что-то отвечает.

*

Психология животного и человека отличается в одном очень важном аспекте: видя умирающего, больного, страдающего, человек пытается помочь. Он вызывает врача, чтобы страдальца излечили, проходит мимо, чтобы страдалец умер, потому что в обществе эфемерного Бога ему будет лучше, он не делает ничего, но потом думает об этом, пока не вспухает голова; псины Грэма, как им и положено, отходят от хозяина на почтительное расстояние – животные умирают поодиночке.

- Что ты принял, Уилл? ЧТО ТЫ ПРИНЯЛ? – упорно повторяет Ганнибал, механически проверяя пульс, скользя по мокрой, мертвенно холодной коже кончиками пальцев. Уилл тянет синюшные губы в ужасающий даже Ганнибала оскал и разражается слабым смехом. Если закрыть глаза и не дышать насквозь пропахшим бедой воздухом, это похоже на рыдания.

- Говори со мной, пожалуйста, говори, - торопливо просит Ганнибал, заглядывая в полубессмысленные глаза и приглаживая взмокшие темные кудри. Это все его чертова вина: восхищаясь сознанием и образом мысли, он совершенно забыл про самого человека. Опиаты, выкатившиеся из-за стола, были выбраны Уиллом наверняка за свои обезболивающие и дарящие эйфорию качества, и хотя понятно, что физически он не испытывал никакой боли, он страдал от нее под самым носом у Ганнибала. Его ошибка.

- Уилл! Ты можешь говорить? Ты узнаешь меня?
- Доктор Лектер, - тихо и уже спокойно отвечает Уилл, медленно поворачивая голову к Ганнибалу. Тот не может сдержать облегченного вздоха и торопливо обматывает Уилла толстым шерстяным пледом, заставляет сесть в кресло позади него.
- Сколько ты принял? – спрашивает Ганнибал, присев около его коленей и растирая предплечья сквозь кусающуюся шерсть. Сколько бы таблеток тот ни проглотил, действие уже начинает сходить на нет: трясущимися руками Уилл закутывается в плед сильнее и от холода кусает некрасиво посиневшие губы. Ганнибал боится, что острая жалость проступит на его лице как чернильное пятно на брошенной поверх салфетке, и проводит пальцами по дрожащему подбородку, колючему от многодневной щетины. Уилл неловко кивает головой, зажмурившись, подставляется под прикосновения.
- Вы не должны были это видеть, - выдавливает он наконец, собравшись с силами.
- Я могу тебе помочь. Ты мог прийти ко мне, а не глотать таблетки в шаге от передозировки и летального исхода, - говорит Ганнибал, надеясь, что его голос звучит ровно. - Я не могу себе этого позволить.

Уилл вздрагивает от молчаливого смешка.

- Говори со мной. Пожалуйста.
- Они жрут меня изнутри, - закрыв глаза, невнятно и сипло отвечает Уилл. – Я чувствую, что когда проникаю в их головы, они хозяйничают в моей и жрут меня самого. Это больно, я не могу так, мне нужно…

Его голос срывается, и он прячет лицо в ладонях. В углу беззвучно копошатся собаки, сбившись в большую стаю; обернувшись, в их глазах Ганнибал видит первобытный страх.

- Я никуда не уйду, Уилл. Я буду здесь столько, сколько ты этого захочешь, - говорит он, поправляя сползший плед. Он старается сделать это с максимально доступной ему нежностью, прижимая ладонь к тяжело вздымающейся грудной клетке.
- Я хочу вас, - бесцветно и серо говорит Уилл, смотря на свои колени.

Следующий свой вдох Ганнибал отчетливо чувствует, ощущает, как натягивается ткань костюма на груди, и от воцарившегося молчания Уилл ежится и ниже опускает голову, будто ожидающий наказания школьник. Ганнибал на мгновение сжимает ладонь в кулак, а потом дотрагивается до сухих губ Уилла и проводит прямую линию сначала по верхней, затем по нижней губе, улыбаясь кончиком рта от приятного ощущения щекотки на подушечке пальца.

- Посмотри на меня, - негромко зовет он.

Уилл выглядит мертвым. Под безжизненными, потухшими глазами, от которых холодеет внутри, залегают черные мешки, и кожа восковая, тонкая как у трупа или безнадежного ракового больного. Ганнибал улыбается ему, убирает торчащую вверх темную прядь, и Уилл заторможенно моргает, переводит глаза на губы Ганнибала – взгляд обжигает – и очень медленно, еще сильнее дрожа, улыбается в ответ.

Он позволяет практически вынуть себя из кресла, податливый как тряпичная кукла с проволочным каркасом. Прекрасно не тело, но разум, и Ганнибал, наверное, впервые чувствует, что и оболочка не отстает от сознания. Он обнимает трясущегося от холода, посиневшего Уилла, чьи силы почти целиком ушли на связный разговор, и шепчет ему в затылок какие-то бессмысленные слова, просто потому, что Уиллу этого хочется, обнимает за плечи и ведет в спальню, крепко обхватив за кажущиеся сейчас такими тонкими плечи.

- Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Ганнибал, усаживая Уилла на кровать и надевая на ледяные ступни теплые носки, найденные в комоде.
- Холодно, - с внезапной жалобностью в голове отвечает Уилл и вполне осмысленно поднимает глаза на Ганнибала.
- Больше не будет, - обещает тот. Больше не будет больно, Уилл. Тебе больше не понадобятся таблетки, не понадобится кричать в пустоту.

На кровати понемногу формируется большой кокон из одеял, подушек и пледа. Убедившись, что Уиллу не становится хуже, Ганнибал выходит в гостиную за последним одеялом, замеченным им в корзине для рыбалки, и вызывает частную скорую, которая не будет задавать ненужных вопросов и не доложит Кроуфорду о чем докладывать не следует. Попутно он избавляется от пальто, оставляет в ногах кровати пиджак и брюки, аккуратно ставит ботинки – пятка к пятке – рядом, вешает жилет и рубашку на заваленный книгами стул. Под массой одеял Уилл еще холодный, но он охотно переворачивается и прижимается к Ганнибалу всем телом, обвивая руками так, словно боится, что он сейчас растает как опиатная галлюцинация. Ганнибал влюблен в разум Уилла, а потому способен оценить эти отчаянные движения и немое просьбу.

- Я вызвал врачей, Уилл. С тобой все будет в порядке, я никуда не уйду. Понимаешь?

Для подкрепления своих слов он невесомо целует слипшиеся на лбу пряди волос.

- Я понимаю, - глухо говорит Уилл.

Ганнибал аккуратно подтягивает край одеяла. Он никогда не страдал особой брезгливостью, но и у него есть свои представления о том, что бы он не стал трогать без особой нужды, и липкая от пота, холодная кожа другого человека – один из пунктов списка. Тому, что обнимать Уилла даже в таком состоянии, ему приятно, он уже не удивляется, и в такт своим мыслям поглаживает того по голове как спящего котенка.

- Утром я проснусь, и вы окажетесь просто бредом, - тщательно выговаривает Уилл, выдыхая. Теплый воздух, быстро остывая, вызывает бегущие по шее мурашки.

Чтобы добраться до Вульф Трап, бригаде парамедиков понадобится еще как минимум минут пятнадцать.